|
игрант - эмигранту
Россия – Австралия: мост через время
Инна Губина
«ТОЛЬКО ЛЮБОВЬ»
О Гураме Доленджашвили
«Виртуозное владение техникой карандашного рисунка и офорта выдвинуло кутаисского художника Гурама Доленджашвили в ряды лучших графиков последнего двадцатилетия. Его произведения хранятся в крупнейших музеях, галереях и частных собраниях Грузии, России, а также Европы и Америки.
Все, что Гурам изображает на листе бумаги, можно было бы назвать фантастическим реализмом. Туман, лунный свет, облака, снежные сугробы, лесные заросли или самые простые предметы сельского быта превращаются под его рукой в особую поэтическую субстанцию. Но как бы мы ни растворялись в его таинственных пейзажах, не стоит забывать, что перед нами не земля и небо вообще, а весьма конкретная и любимая художником страна - Имеретия (Западная Грузия).»
Вильям Мейланд,
искусствовед
Когда мне позвонили и сказали, что в Москве живет и творит мой гениальный земляк, грузинский художник, Гурам Доленджашвили, уроженец Кутаиси, «мэтр графики», мастер карандашного рисунка, "маэстро карандаша", как его называют критики, – первой моей мыслью было: и вправду нет пророка в родном отечестве! Сама я покинула родной Тбилиси 15 лет назад во время гражданской войны. Помню, как больно было видеть постепенное угасание яркой, духовно-насыщенной и стабильной жизни родного города. Помню, как сначала не стало электричества - нигде, даже в больницах, потом исчезли топливо, медикаменты, продукты. За хлебом стояли в очереди всю ночь. Школы и предприятия не работали, телефонные кабели вырывались и увозились в Турцию «на продажу», санитарно эпидемический контроль перестал существовать. Наступала страшная разруха. Люди уезжали кто куда мог - лишь бы вывезти детей. Кто-то ехал в деревню, кто то - в Россию, а кому-то посчастливилось попасть за границу. И хотя мне удалось уехать с детьми в Австралию, я тем не менее поняла, что Грузию покинуть невозможно! Родившийся на этой чудесной земле непостижимым образом срастается всем существом с душой своей матери-Грузии, становится частью ее истории и ее жизни - сначала ее любимым ребенком, а потом навсегда ее почитателем и защитником.
Я открыла персональную страницу Гурама на интернете и cразу нашла скромную биографическую справку о том, что художник родился в г Кутаиси 9 марта 1943 года в Имеретии (западной Грузии), что в 1968 году окончил факультет графики Тбилисской государственной Академии художеств, что учился в мастерской профессора Ладо Григолия и является заслуженным художником республики и почетным академиком Российской академии художеств. Далее шел список состоявшихся персональных и международных выставок Гурама, поражающих своим количеством и уровнем, несмотря на совершенно казенный стиль изложения. Позже я поняла, что это было проявлением скромности Гурама: его по-детски чистой и открытой душе чужда чванливая гордость столичного мэтра, выставляющего пышность своего титула, ему претит всякий новомодный пиар, присущий многим столичным знаменитостям.
Самой значительной, самой замечательной частью моего знакомства с интернет-страницей Гурама было появление его картин в моей жизни. Наверно, не все оттенки эмоциональных ощущений, возникающих при прикосновении к высокому и прекрасному, возможно передать словами. Наверно, только по отклику в духовном мире человека, по его стремлению стать лучше, чище, добрее можно определить состоявшееся соприкосновение его души с душой настоящего произведения искусства. О картинах Гурама стоит говорить именно так – ведь он рисует души. Душу родной Имеретии, женщины, всего мира. Хрустальная чистота, высокая простота прекрасного и чудо в жизни вновь становятся для нас реальностью и возрождаются в мире благодаря картинам Гурама.
Я предчувствовала встречу не просто с гениальным земляком и в какой-то степени таким же странником, как и я, но с человеком сложной и удивительной судьбы, как и у его матери-Грузии - иначе и быть не может, потому что сердце и жизнь грузина принадлежат Грузии, его Матери, окормляются ею, вдохновляются и благословляются ею даже в изгнании. Грузия - это необыкновенный край, чья многовековая трагическая история потрясает до слез, и в то же время в истории Грузии есть нечто мистическое, боговдохновенное. Иначе как можно было бы объяснить ее упорное возрождение, физическое и духовное, несмотря на постоянную неравную борьбу с турецкими, монгольскими и иранскими завоевателями на протяжении многих веков, несмотря на изнуряющие внутренние неурядицы и противоборства, прошлые и настоящие?
Как то неожиданно сухой и монотонный текст окончился, и я оказалась буквально «лицом к лицу» с самими автором, вернее, с его графическим автопортретом.
Почему-то лучистые глаза Гурама, серьезные и устремленные вдаль, словно проникающие в будущее, напомнили мне портреты Николоза Бараташвили, Ладо Гудиашвили, Паоло Иашвили, Галактиона и Тициана Табидзе. Эти лучшие сыны Грузии, сердцем своим «видели» больше, чем доступно обычному человеку, оттого в их глазах даже на портретах так явственна высокая печаль. В глазах их можно прочесть и трагическую историю своего народа, и мужественную готовность встречи со сложной реальностью, и разглядеть трепетную, почти детскую надежду на милосердие Божие, и высокую любовь к людям и Родине. Наверно, потому сердце Грузии всегда продолжало биться, даже когда ее города и селенья были стерты с лица земли, а люди истреблены или навсегда лишены Родины, что в сердцах лучших сыновей и дочерей Грузия хранит свои реликвии и передает их через жизнь и творчество своих детей последующим поколениям.
Я позвонила Гураму через несколько дней, когда он находился в городе Алексин Тульской области. Он сам поднял трубку, я представилась, и, страшно волнуясь, торопливо объяснила цель звонка.
Взволнованный радостный голос, родной неповторимый грузинский акцент! Непритворные искренность и интерес к собеседнику, - увы, так нечасто в наше время ощущаемые при встрече с незнакомыми людьми. И это, несмотря на его колоссальную занятость. А я волновалась, что трудно будет по телефону расположить «мэтра» к откровенной беседе. Я больше всего боялась, что по телефону невозможно будет беседовать доверительно, сохраняя взаимный интерес, и тогда придется говорить «лакированно», по некому шаблону, а это чревато, как правило, тем, что из беседы уходит эмоциональная напряженность собеседников, и интервью не оставляет никакого впечатления и скоро забывается.
Мне же хотелось дать возможность читателям «Австралийской мозаики» познакомиться с необыкновенным художником, обладателем редкого таланта и мастерства, единодушно признанным лучшим мастером графики наших дней, который, несмотря ни на славу, ни на «крест» таланта, ни на нелегкую жизнь, остался верен самому главному - свету и доброте в своей душе. Потому наверно, он по праву принадлежит всему миру, которому отдает себя без остатка.
Я задавала ему вопросы, может быть, порой неуклюжие, но он отвечал искренне и очень свободно. Вот как это выглядело.
Я: Гурам, как вам жилось в Грузии в творческом, материальном и психологическом плане до "перестройки" и после нее?
Г.: До перестройки в творческом и психологическом плане, можно сказать, жилось нормально. Путешествовал, где хотел, рисовал то, что хотел. В материальном смысле? Это было ужасно. Скажу, что художники, которые жили в Советском Союзе и занимались только творчеством, не могли нормально существовать - обязательно нужно было находить какую-нибудь "халтуру". Например, оформить ресторан, малевать транспаранты для демонстраций по заказу городских властей или рисовать физиономию члена политбюро. Таким образом, талантливые художники, которые окончили Академию художеств, годами занимались разными подработками, чтобы обзавестись домом и мастерской. Но получалось так, что когда они, наконец-то, прилично обустраивались, то обнаруживали, что или уже не хотят, или попросту не могут рисовать. "Азарт" заниматься творчеством потерялся, иссяк. Этого я избежал. Может быть, у меня хватало силы воли, и я упорно следовал своей мечте: "Пока я живу, нужно сделать что-то необычное, чтобы оставить след на этой планете".
Я: Как и почему вы решились оставить Грузию?
Г.: Это неправда. Покинуть родину невозможно.
Я: Как и чем встретила вас Москва?
Г.: Первый раз в Москве я побывал в 1967 году, когда учился на пятом курсе Академии. Дали нам творческую командировку на месяц в Москву и Ленинград. Тогда мне очень понравился великий город-музей Ленинград. Но приходилось жить только в Москве. Это огромный мегаполис и центр всех событий. Москва обычно приветлива к нормальным и хорошим людям. Меня Москва встретила особенно по-доброму. Получилось так, что в 1967 году Министерство культуры СССР заключило со мной, единственным студентом из всех республик Закавказья, договор на создание нескольких работ для всесоюзной выставки. Речь шла о линогравюрах - они стали моей дипломной работой.
Я: Прошло много лет с момента вашей эмиграции - как вам живется в России? Появилось ли чувство, что эта страна - ваш дом?
Г.: Я не считаю, что я в эмиграции. Россия - моя родина. Я - гражданин России, пользуюсь социальными льготами как москвич. Не могу разделить два православных народа. Кроме того, грузины принимают едва ли ни всех, как своих. Может быть, именно это качество работает против грузинского народа. Больше миллиона армян и азербайджанцев живут в Ахалкалакском и Ахалцихском районах и периодически слышим от них, что это их территория, и надо отделиться. Когда-то приняли осетин в нашем сердце Грузии - в "Самачабло". В итоге потеряли всё. Я вырос г. Кутаиси среди евреев. Вы не представляете, как мы друг друга любили и любим сейчас. Никогда не было чувства, что мы разные. 26 веков назад приютила Грузия еврейский народ, и они благодарили нас, говорили и говорят, что у них две родины. Даже не избегнув эмиграции, многие вернулись обратно в Грузию. Во времена Советского Союза все мы жили вместе и думали, что Россия - наша страна и наш дом. Лично у меня особое, тёплое отношение к России. Взять хотя бы такой факт. Из огромного числа моих всесоюзных, зарубежных и международных выставок (их, наверное, больше ста) вы не найдёте ни одной, которую организовал бы Союз художников Грузии. Из двадцати тысяч членов Союза художников СССР в Москве насчитывалось примерно около 50 основных художников, в том числе и я, которым доверяли делать что-то без разрешения художественного совета и с которыми заключали договоры для всесоюзных выставок без предварительного просмотра эскизов. Меня много раз включали во всесоюзную группу "Художники - флоту Севера". Мы путешествовали от Мурманска до Аляски и рисовали. Союз художников СССР в 1979 году только мне одному дал творческую командировку на Чукотку. Среди российских графиков меня всегда выделяли, рекламировали и печатали мои работы. Я много раз представлял Россию на международных выставках графики – в 1985 году в Варне (Болгария) получил первую премию. А в 1988 году правительство Ирака пригласило меня на открытие второго Багдадского международного фестиваля искусств. В 1999 году в США вышел большой календарь "12 художников мира", и мой рисунок "Лунные ночи Имеретии", представляющий Россию, открывает страницу января. Так что, выходит, Россия - тоже моя родина.
Я: Как отразилось на вас и ваших грузинских друзьях похолодание в отношениях между Россией и Грузией?
Г.: Никакого похолодания между народами нет. На моих выставках встречал многих русских, которые со слезами на глазах обнимают меня и просят прощения за такую политику. Кто-то очень хочет искусственно разделить нас. Умные люди понимают, что это похолодание только наверху - видимо, "верхи" что-то не поделили.
Я: Как часто вы бываете в Грузии?
Г.: Раньше, во времена Советскоого Союза, когда много путешествовал, по два-три месяца не бывал дома. После поездок сидел в мастерской и обрабатывал собранный материал. Сейчас гражданин Грузии не может действовать так, как он хочет, - слишком много барьеров. Лично у меня нет проблем - у меня двойное гражданство, поэтому мне не нужна виза. Но летать на родину через третьи страны, согласитесь, неприятно. Тем не менее, и сейчас я стараюсь бывать в Грузии два раза в год.
Я: Надеетесь ли вы когда-нибудь вернуться в Грузию?
Г.: Разве можно по-другому? Но покидать навсегда Россию не собираюсь. У меня такое чувство, что таких великолепных и тёплых людей, такой интеллигенции, как в России, в других странах нет. Я не могу забыть этих людей, они в трудные минуты очень помогали. Можно сказать, что они спасли меня и моё творчество.
Я: Ценят ли в Грузии ваши работы сейчас?
Г.: Я являюсь заслуженным художником Грузии, меня там уважают и обычно с нетерпением ждут. Если я приезжаю домой, в тот же день набегают корреспонденты, и разные организации приглашают на творческие встречи.
Я: Расскажите о ваших родителях - кто они, откуда родом, какими вы их помните?
Г.: Отца не помню совсем - он пропал без вести в Отечественную войну. Мама, Нина Догонадзе, - обыкновенная женщина, вроде ничем не отличалась. Но скажу, что для меня она - великая женщина. Мы жили очень бедно, не имели своей квартиры. От зарплаты до зарплаты всегда считали копейки. Несмотря на это, она никогда не уговаривала рисовать какую-нибудь халтуру и даже помогала мне заниматься творчеством. Например, такой факт. Я очень любил рисовать на пленере и каждый год путешествовал. Но денег на это всегда не хватало. Однажды перед отъездом мама даёт мне 150 рублей. У меня расширяются глаза и спрашиваю: "Откуда?". И узнаю: несмотря на то, что у неё маленькая зарплата, - всего 48 рублей, а работала она медсестрой, - каждый месяц откладывала для моего путешествия по 5 или 10 рублей и держала всё это в секрете. Она отдала мне всё. Наша любовь и уважение друг к другу были эталоном взаимоотношений, даже легенды об этом ходили, и в газеты кое-что проникло. Как я мог отблагодарить маму? Единственным путём - посвятить ей всё своё творчество.
Я: Расскажите о своем детстве. Каким вы были маленьким? В какой атмосфере росли? Чем вы любили заниматься?
Г.: Какая атмосфера может быть в послевоенной Грузии? Ясное дело, жили очень тяжело. Помню многих мужчин в солдатских шинелях, на костылях. Все соседи жили дружно, помогали друг другу. Оттого в детстве я не чувствовал тех трудностей, которые выпадали взрослым. Вырос в деревне Гелати. Меня очень все любили, хвалили, как маленького художника, баловали. Даже от огородных работ освобождали, чтобы я рисовал. Но я всегда был страшно застенчив и, наверное, из-за этого держался скромно и старался оставаться в тени.
Я: Когда вы начали рисовать?
Г.: В детском саду я впервые взялся за карандаш, и на занятиях по рисованию был лучше всех. Когда меня хвалили, мне хотелось рисовать ещё лучше. Уже тогда определилась моя судьба. Я ни минуты не колебался в выборе: быть или не быть художником? Конечно, быть! И непременно стать художником номер "один". Даже в Академии у меня была кличка "Первый". И в дальнейшей жизни я не отступал – получал награды и премии за победы в различных конкурсах. Так привык быть первым, что однажды, когда на всесоюзном конкурсе на приз газеты "Неделя", мне вручили вторую премию, расстроился.
Я: А родные с самого начала поддерживали ваш выбор?
Г.: Когда я решил поступать в художественную Академию, мой дядя уговаривал маму и меня подумать, ведь надо было выживать и зарабатывать деньги. Предложил хорошо оплачиваемую работу на швейной фабрике. Но мама категорически возражала: "Нет! Гурам будет учиться и должен стать хорошим художником!"
Я: Почему вы выбрали преимущественно карандаш?
Г.: В детстве, где бы я не находился: дома, на море или в горах - всегда с собой носил альбом и карандаш. Даже в Академии мой учитель Ладо Григолия показывал студентам мои работы и говорил: "Это не рисунки, а живопись!" Впоследствии искусствоведы, посещая графические выставки, отмечали, что в моей графике чувствуется цвет и музыка. Эта оценка стимулировала меня к выбору карандаша.
Я: А что происходило в грузинской творческой среде, когда вы в нее окунулись, учась в Академии и позже? С кем из грузинских художников вы дружили и общались?
Г.: Учиться было весело и трудно. Честно говоря, мы, студенты, просто голодали. Но тем не менее годы в Академии художеств незабываемы. Тогда, в 60-е годы, в творческой среде появились новые течения. Многие студенты подражали импрессионистам, сюрреалистам и т.д. Для меня это было не приемлемо. Меня учил рисунку известный русский художник Василий Шухаев. Он был большим другом Пабло Пикассо. Они, замечу, выступали вместе в цирке в роли "арлекино" (!) в Париже. Такая странная подробность. Ну, а грузинская школа всегда – и в 60-ые годы тоже – сильно отличалась от других школ. В советские времена славились три академии художеств: Рижская, Ленинградская и Тбилисская. На всесоюзных выставках в Манеже грузинская школа выделялась темпераментностью, сочностью и своеобычностью стиля.
Я: А личный стиль художника – что его формирует? Техника письма? Принадлежность к художественной школе? Личное мировоззрение, личный вкус, свой эмоциональный мир?
Г.: Личному, неповторимому стилю невозможно научиться. Это подарок от Бога! Скажу про себя. Никогда специально не стремился создать свой стиль. Просто рисовал от души и с любовью. У меня, кстати, как и у любого творческого человека, нет четкого распорядка в работе Могу рисовать по 16-18 часов в сутки и не выходить на улицу месяцами. Главное - интересный объект и желание достичь наилучшего результата.
Я: Сейчас много говорят о коммерциализации искусства. Насколько распространено сейчас это явление? И есть ли шанс выжить тому высокому искусству, о котором говорят, что оно рождается от "искры Божьей" и несёт в себе "отголоски рая"?
Г.: К сожалению, коммерческое искусство очень распространено. Как правило, оно ничего не имеет общего с высоким искусством. В ЦДХ (Центральный дом художника в Москве) проводится до 40 выставок одновременно. Увы, большей частью я ухожу оттуда опустошенным и разочарованным, поскольку ничто из выставленного ни коим образом не трогает душу и не питает...
Я: Для нас, русских в Австралии, интересно услышать от вас, что являет собой сегодняшняя художественная жизнь в двух "ваших" странах – в России и в Грузии?
Г.: В России есть три-четыре "раскрученных" художника, которым правительство строит музеи-апартаменты. Их работы часто рекламируют в СМИ. Но, мне кажется, творчество "бизнесменов от искусства" пользуется сомнительной репутацией. Настоящие талантливые художники сидят в тени, в своих скромных мастерских и без суеты и шума создают великолепные вещи. Но, как и многие, я с грустью констатирую - достичь признания без финансовых вложений практически невозможно. Причем, наверное, так обстоят дела везде. В Грузии же сейчас "послевоенное состояние" и говорить о расцвете какого-нибудь направления в искусстве не приходится.
Я: Ну, а графика – не умирает ли она?
Г.: Убеждён: она никогда не умрёт. Невзирая ни на что, рукотворная работа, в том числе и графика, всегда будет востребована. Но уверен, что и зрителям, и творцам необходимо сохранять культуру созерцания, чтобы не разучиться видеть прекрасное.
Я: Грузия - богатейшая в творческом плане страна. Она всегда была источником вдохновения для поэтов, художников писателей. Сейчас в Грузии идет возрождение школы древней иконописи. Как вы думаете, насколько реален былой расцвет национального грузинского искусства? Смогут ли грузинские художники в ближайшем будущем жить и творить в Грузии, не покидая с болью, как вы, как я, как многие другие, своей прекрасной родины?
Г.: В настоящее время в самой Грузии и вокруг нее так накалена политическая обстановка, что пока я не вижу условий для творческой работы там художников-соплеменников. К моему великому сожалению.
Я: Есть ли у вас "творческие наследники"? Может быть, ими стали ваши дети?
Г.: Как вам сказать? Ни сын, ни дочь не выбрали путь живописца. Тем не менее я вправе их назвать своими "творческими наследниками", как вы выразились. По-моему, неприлично хвалить собственных детей, но всё-таки скажу: у меня очень хорошие дети. Сын Зураб, с золотыми руками, всё умеет делать. Хороший архитектор. Создаёт проекты и сам осуществляет их. Сейчас он строит для меня мастерскую-музей в Тбилиси. Дочка Теона - известная журналистка и писательница. Она стала лауреатом престижной литературной премии "Саба".
Я: Насколько я понимаю, вы по своему складу – оптимист и у вас "планов громадьё", как говорил Маяковский?
Г.: Естественно. В этом году я начал новый проект "Портреты". Хотелось бы, как можно глубже, искреннее и естественнее выражать духовный мир человека, сохраняя свой, "гурамовский", гиперреалистический стиль. А вот насчет новых художественных выставок скажу менее определённо. Ведь за моей спиной никто с толстыми кошельками не стоит. Личных импресарио не имею. Поэтому четко планировать ничего не могу. Но лелею две мечты - побывать в Италии и Австралии и создать серии картин об этих удивительных странах.
Трудно было «расставаться» с Гурамом. Я снова и снова рассматривала его работы. Карандаш. Обыкновенный карандаш. На маленьких листках и на громадных, сродни натянутому на подрамник полотну. Карандаш, оказывается, может всё. Может построить цветной и красочный мир, сотканный из черного и белого, светлого и темного, близкого и далекого. Рассматривая это карандашное свечение, забываешь, что оно не радужное, а черно-белое. Карандашный "маэстро" виртуозно и точно располагает на бумаге миллионы точек, штрихов и линий. Он работает с лупой, добиваясь точности каждого прикосновения, но при этом настолько прочно держит в голове всю картину, что карандаш движется по "маршруту", будто ведомый компасом.
Природа искусства Гурама Доленджашвили интернациональна. Его работы принадлежат уже не грузинской культуре, не русской, а мировой. Они вошли я в музейных собрания по всему миру. Каждая вещь – единственная в своем роде и никогда не повторяется. Автор – чужд конъюнктуре и моде. Он – художник тишины и лунного света.
Удастся ли ему, сыну Грузии и России, побывать в Австралии, как ему мечтается, и показать нам свои удивительные листы? Без нашей, зрительской, помощи это вряд ли возможно – ведь карандашный "маэстро" небогат, как всякий художник, который чурается приспособленческого поведения и недолговечных модных вкусов. Мне даже почти физически больно было представить, что такой человек может уйти из моей австралийской жизни - и тогда в ней наверняка станет ощутимо меньше добра, тепла, света и красоты. Кто то сказал, что есть люди, которые «светят» нам – благодаря им мы продолжаем верить в прекрасное.
Гурам работает медленно. Он признался кому-то: случается, годами рисует одну картину, держа руку на весу... Услышав изумленное: "Какое же терпение нужно иметь для этого?", ответил: «Не терпение, а только любовь!».
|
